Добро и зло Яков Кротов

"Если Вы встретите человека, могущего объяснить происхождение зла, пришлите его, пожалуйста, ко мне - я задушу этого человека" (Франсуа Мориак). Узнать происхождение зла невозможно, а если бы было возможно - это было бы большее зло, чем зло, потому что зло хотя бы неспокойно, а объяснение зла успокаивает.

"Знать добро и зло"

Библейский язык под "добром и злом" не имеет в виду собственно этические категории, а имеет в виду просто весь мир. Аналогом может служить выражение "небо и земля". "Познание" на языке Библии (впрочем, и в русском) означает прежде всего "обладание" ("познать женщину"). Поэтому тут речь идёт прежде всего о власти, а вовсе не о каком-то философском стремлении к познанию мира.

"Добро" и "зло" есть фиктивные категории - во всяком случае, с точки зрения как низшей (животной, цинической), так и высшей (Божьей). Мыслить в этих категориях, безусловно, не есть врожденное свойство человека - в отличие, к примеру, от способности любить. Совершенно не обязательно различать добро и зло, чтобы творить добро. Скорее, наоборот. Как в притче о "не думай про белую обезьяну".

Человек, который сплющивает себя до разглядывания мира через призму "добро" и "зло", обречён делать не только добро, но и зло. Так человек, который убедил себя, что существуют "террористы" или "пьющие кровь младенцев жиды", обречён и видеть мир неверно, и поступать неверно - особенно, если он президент или рейхсфюрер. Это черно-белое видение мира. К сожалению, мир, каким мы его знаем, таков, что человек для выживания должен различать добро и зло, как должен ходить на двух ногах, хотя это влечёт за собой целый ряд физиологических проблем (прежде всего, с позвоночником). Мыслить этически (и поступать соответственно) человеку так же необходимо, как ходить одетым в большинстве климатических зон. Видимо, не случайно Библия сопоставляет познание добра и зла с потребностью в одежде.

Библия противопоставляет познание добра и зла жизни - жизни, разумеется, вечной. "Всякая власть склонна развращать". Мышление в терминах добра и зла помогает выжить, но мешает жить вечно. Человек легко учится этике («закону»), легко становится крючкотвором и склочником, трудно же человеку дать любви место в себе. В богословии это выражается как борьба закона и благодати, справедливости и милости.

Особенно страшно, что человек видит в Боге абсолютную власть, тогда как Бог есть абсолютная Любовь. Конечно, можно сказать о Боге, что Он "знает добро и зло". Только это будет такое усечённое, циническое, пошлое знание Бога, что оно будет богохульством. Можно предположить, что Бог Сам дал бы людям способность различать добро и зло, или что Он дал эту способность тем людям, которые остались в раю (а что мы знаем о рае? может, кто-то остался?), или что Бог даст её людям после общего воскресения и восстановления. Однако, за этим нужно предположить, что люди свернули эту способность в трубочку и засунули под ближайший кусток до лучших времён, потому что она человеку так же нужна, как рыбе пятое колесо.

Разумеется, речь идёт не о том мелком и простом как сломанный ноготь зле, которое производится людьми и которого в раю не будет по определению. Речь идёт – в том числе, в библейском рассказе – о зле как явлении странном, возникшем до человека и без человека. Такое зло очень личное – в отличие от зла человеческого, которое стремится подавить в другом личность, обезличить зло из бездны стремится именно пробраться в сердцевину личности, вытащить её, раздуть – и высосать. Видимо, ему не хватает личностности, но размышлять об этом совершенно бесполезно, слишком многое легко сочинить и практически ничего нельзя не только проверить, но и выразить. Человеческий язык не создан для говорения об этом зле. Вот социальное зло – пожалуйста, сколько угодно, о нём можно и нужно говорить, чтобы его сократить.

«Знать зло» не означает «осведомиться о существовании зла». «Знать» для Библии означает – «владеть». «Знать грамоту» означает «уметь грамотно писать». И если абстрактно «знать» можно и нужно, то «владеть» нужно далеко не всем. Рассказ о грехопадении даёт один, в сущности, пример – наготу. Человек и до грехопадения «знал» свою наготу – он же не мог её не видеть. Это было нормальное святое знание, хочешь гнозисом называй, а хочешь – софией. Что же такое меняется, когда мы «владеем» своей наготой?

Нудистов об этом спрашивать бесполезно – спрашивать нужно антинудистов. Нудист, конечно, не может отказаться от владения своим телом, но он сыграл в отказ, в дарение своей наготы другому. А вот те, кто, как выразился Иисус, любят пышные одежды и увеличивают воскрилия риз своих, - вот эти владеют своей наготой в полной мере и наслаждается этой властью. Зло не в наготе, а в желании использовать наготу для чего-то, для чего она не сотворена. Для самоутверждения. Для хвастовства. Для пряток. Желание есть, а возможности – нет, потому что нагота не для этого создана. Вот тогда и начинается самоодевание – подмена естественной наготы искусственной. Одежда не есть антинагота, одежда создаёт наготу рукотворную, которая лучше первой одним: она маскирует зло. Но зло – не в наготе, а в настроении, в душе, в чувствах.

«Добро и зло», «доброта и ненависть», - слова симметричны, а явления не симметричны. Доброта есть «явление», зло и ненависть это «исчезновение».

Если сто разных людей скажут человеку доброе слово, если один человек сто раз проявит свою доброту к нему, человеку этому будет всё лучше и лучше. Возможно, ему не будет лучше в сто раз, а всего лишь в двадцать, - ведь доброта есть теплота, которая не просто согревает ближнего, но которая должна начать передаваться от ближнего в окружающий мир. Если человек только потребляет доброту, его способность наслаждаться добротой снижается.

Если сто врагов скажут человеку злое слово, если один враг сто раз обругает человека, ему не будет хуже в сто раз. Даже наоборот: появится комический, клоунский эффект. Если человек один раз показывает язык, это вызывает оторопь, если сто раз – или сто людей разом показывают язык – это вызывает смех. Ведь ничего, в сущности, и не показано, во всяком случае, опасного.

Отсутствие у зла кумулятивного эффекта объясняет, почему бессмысленно – чисто технически, прагматически бессмысленно – пытаться сопротивляться злу через зло. Злодей после первого шока очень быстро привыкнет к оскорблениям и нападкам, они станут развлекать его.

Тем не менее, необходима некоторая смелость, готовность к неожиданностям, коли уж человек решится противостоять злу добром, добротой. Дело в том, что человеку свойственно ошибаться, а у грешного человека способность нарастает. Нужно быть готовым к тому, что при сопротивлении злу добром окажется, что зло-то вовсе и не зло. Добро, которое оказывается другому, может показать, что другой – вполне добрый, нормальный человек, а вот те, кто считал его злодеем, были не то чтобы злы, но, во всяком случае, не совсем точно видели положение дел.

Если бить злую собаку палкой, она непременно убежит. Если попытаться приласкать злую собаку, может оказаться, что она не только не зла, но что она вообще не собака, а кошка или даже кот, и лишь, к примеру, опьянение побудило увидеть собаку в мяукающем и кротком, хотя и относящемся ко львам, животном.

СВОБОДА, МОРАЛЬ, ЗЛО

Можно определить вседозволенность как свободу без морали, свободу от морали. Но это будет софизм. Свобода не может быть без морали, потому что свобода - часть морали, не наоборот. Мораль без свободы - бывает, это и есть зло.

Сатана - воплощение морали без свободы. Поэтому он и создал ад, чтобы наказывать грешников. Поэтому так мрачен и зол - ад-то опустел, Христос всех спас.

Всякий грех есть высокоморальный поступок, поступившийся свободой, ограничивший свободу, свою или чужую. Добро с запашком несвободы.

ЧТО МОРАЛЬНОГО В ЗЛЕ

Что же морального в прелюбодеянии, воровстве, лжи? Между тем, в моральной теологии и в аскетике эта тема как раз подробно разработана. В парижском казусе: убийцы воодушевлялись не желанием убить, а желанием защитить святыню, как и те люди, которые вышли на демонстрацию против терроризма, желая защитить свои святыни - святыни свободы, как и карикатуристы, которые не над Богом издевались, конечно, а защищали святыни демократии.

Защищать святыню - это очень морально, праведно, добро. Вор ворует во имя жизни, сохранения жизни, или во имя восстановления справедливости. Лжец лжет во имя блага государства, Церкви, жены, семьи, но не во имя свое - он обманывает сперва самого себя, подыскивая моральное оправдание для своей лжи.

Прелюбодеяние совершается во имя любви. Помните у Льюиса эссе (немного ханжеское, но все же) "Право на счастье". Любовь любит без права, помимо права, даже вопреки праву, любовь и в несчастьи любит. А вот человек, идущий к проститутке или к любовнице, не может не нагромоздить себе в душе самооправданий, начиная с примитивного "я не могу сопротивляться инстинкту" до "я это делаю из любви".

В большинстве случаев нечего возразить греху, невозможно предъявить формальный критерий для отлички настоящего подвига во имя любви от фальшивого. Это и есть свобода выбора. Если бы выбор совершался между настоящей ассигнацией и фальшивой, не было бы проблемы - проверь водяные знаки, голограммы, понюхай (если это доллар, очень помогает), потри. В морали же в принципе не существует объективных критериев - все критерии носят диалогический, коммуникативный характер, то есть, требуют участия двух сторон, а то и более, причём одна из сторон, хотим мы того или нет, живой Бог. В этом смысле вообще нельзя - верующему - говорить об "источнике морали".

Мораль не есть предмет, производимый на какой-то фабрике, не есть социальная условность. Мораль есть одно из измерений коммуникации, общения, единения. Зло есть единение ложное, неверное, единение в ущерб одной из сторон, единение через насилие (то есть, через отказ от свободы, уменьшение свободы).

Зло оправдывает себя добром, подчёркивает, что оно есть неотъемлемая часть добра, как тень есть неотъемлемая часть света. На этом ломались многие добрые люди, когда доверялись другим людям, объяснявшим, что смысл существования добра именно в том, чтобы быть основой для зла. Правда, обычно эти убеждения сопровождались пытками того или другого сорта: так вынуждали «старых большевиков» признаваться в желании реставрировать капитализм, так православных священников убеждали, что во имя Христа им следует проповедовать сталинизм и чекизм.

Нет, не тень и свет, а изба и тараканы. Тараканы, возможно, искренне думают, что смысл избы в том, чтобы тараканы плодились и размножались. Однако, изба красна не тараканами. Люди могут покинуть избу, выморозить её и вернуться в избу без тараканов, беды в этом не будет – для людей. Так и зло – более всего они боится, когда люди покидают его, предчувствуя Заморозок.

Добро и зло не симметричны. Как слова они симметричны, а по сути - нет. Так кофе и чай - симметричны, а кофе и моча - нет. Хотя с точки зрения физики растворов, кофе и моча симметричны. Но даже физики предпочитают кофе.

Нет тайны зла, как нет и тайны добра. У зла и добра есть разве что секреты, приёмчики. Есть тайна любви. Вопрос не в том, как возможно зло, а в том, как возможна любовь. Можно представить себе мир добра без зла, но можно представить себе и мир добра без любви – последний намного страшнее. Так и мир религии без веры не так ужасен как мир веры без любви. Возможен даже мир свободы без любви – это уже просто ад.

Бог спасает человека не верой, а любовью, ибо Бог не верует в человека, а любит человека. Любовь есть благодать Божия, подаренная человеку. Верить или не верить в Бога не так важно, как любить или не любить. Не вера рождает любовь, любовь рождает веру. Неверие в Бога так же свидетельствует о слабости любви к людям, как неверие в людей свидетельствует о слабости любви к Богу.

Верующий отрицает действительность зла, чтобы утвердить действительность Бога. Атеист отрицает действительность Бога, чтобы утвердить действительность зла. Циник отрицает действительность и Бога, и зла, утверждает лишь действительность наслаждения и боли.

Зло действительно для веры в то, что боль и смерть не есть только боль и смерть. Не обязательно веровать в Бога, чтобы веровать в смысл.

Зло действительно и Бог действителен, только это разные действительности. Зло есть действительность смерти, Бог есть действительность любви. Смерть и любовь не противоречат друг другу. Смерть ниже речи, она отрицает слово. Любовь выше слов.

СТРАХ ЗЛА

Зло входит в жизнь человека с момента рождения, возможно, и ранее. Зло не есть какой-то изъян мироздания, зло кроется в отношениях человека с мирозданием. Таково, во всяком случае, самое злое зло, похожее на Бога лишь в одном отношении: оно неописуемо, неназываемо, невыразимо, непознаваемо. И оно манящее. Оно притягивает. От обычного зла человек бежит, к высшему злу его тянет. За этим высшим злом лежит ответ на вопрос о смысле жизни человеческой, точнее, на вопрос о том, есть ли он, этот смысл. Высшее зло утверждает бессмысленность жизни.

Первый религиозный опыт человека есть детский опыт конца жизни. В пять-шесть лет ребёнка пробивает холодный пот от сознания того, что он конечен, что будет время, когда его не будет, не будет папы и мамы. На самом деле, "конец" есть одновременно начало (так и этимологически). "Конец" в старом значении слова есть "цель" ("конец венчает дело"). На греческом "телос" (так они произносят "цель") - именно то, куда летит стрела. Поэтому осознание конечности жизни есть и осознание её устремлённости к определённой цели. Это страшно лишь в первый миг, а потом человек оказывается перед выбором, и этот выбор сопровождает его всю жизнь: он понял, что конец жизни - бесконечность, что цель жизни - бесцельность, что смысл жизни - бессмысленность?

Всякая конечность, целенаправленность, осмысленность есть уплощение и примитивизация жизни, уничтожение её, превращение её в средство, тогда как жизнь не бессмысленна, но смысл её за пределами жизни. Но тогда это смысл не совсем жизни? Ну вот как автомобиль - его смысл не в том, чтобы ездить, быть чистым, исправным и т.п. Его смысл в том, чтобы человек двигался, как хочет. Автомобиль - лишь протез. И жизнь - всего лишь протез для любви. Нет любви - не нужен этот протез. Но инвалид без протеза жив, а любовь без жизни мертва, поэтому жизнь такая хитрая штука, что считать её бесцельной греховно, а считать её целью глупо.

Хочется смысла жизни, но виден лишь конец жизни. Точнее, концы. Живое тело все время кончается. Человек не слушает ученого, который знает: строго говоря, деление материи на отдельные предметы очень субъективно, очень условно.

Ученые и самих себя не слушают. Они знают, что есть кончик носа, что у тела есть четыре конечности, да на каждой есть еще более количество кончиков пальцев. Есть кончик носа, есть голова, которую увенчивают венцом, так что макушка оказывается вершиной, концом и целью человека. А ведь есть еще (во всяком случае, у некоторых людей, говорящих на русском языке) и такая часть тела, которую всю целиком называют „конец”. Краснеют, но называют именно так. При этом многие убеждены, что именно с этой частью тела связан смысл жизни. А с нею связано лишь происхождение жизни – жизни не вообще, а жизни каждого отдельного человека, но ведь это важнее, чем „вообще”.

Смысл часто обнаруживается в прошлом. Обычно это относится к злу: смысл расстройства желудка никто не будет искать в будущем. „За что” тут равно „зачем”. Рассказ о грехопадении, книга Иова и книги Дарвина – универсальное „за что”, но очень скверное „зачем”. Совершенно ясно, зачем нужны кончики пальцев, но человек-то в целом – зачем? Даже яснее представить человека одним большим пальцем, носом или концом – но что должен ощупывать этот палец, что должен вынюхивать этот нос и какую жизнь должен порождать этот конец? Воспринимая собственное тело как пучок концов, человек знает, что настоящий конец тот, где начало. Сказка кончается свадьбой, но сама свадьба есть начало.

Различие двух видов зла обнаруживается с детских лет. Есть простые и понятные вещи, которыми пугают и которых разумно пугаться. Вдруг умрут родители или, что ещё хуже, вдруг живые родители окажутся анти-родителями, злыми людоедами. Это страхи, связанные с тем, что нечто может оказаться неправильным и ненадёжным вокруг. Это страхи, связанные с тем, что мир не всегда понятен. Разумное существо должно бояться непонятного.

Страх непонятного преодолим. К сожалению, он преодолим не только познанием, но и властью – этим универсальным заменителем знания. Это магическое преодоление страха через создание структуры, которая включает себя непонятное, хотя и не объясняет его. Это может быть суеверие, это может быть вера истинная, но подчинённая власти, - таков догматизм. Он плох не тем, что даёт ложные объяснение или запрещает поиск, он плох тем, что запрещает бояться, предлагает догму вместо догмата, насилие вместо силы.

Непонятное не есть зло, злом является отказ понимать или страх непонятного. Такова ненависть – страх перед непонятностью другого.

Разумное существо, однако, имеет дело не только с непонятным, но и с тем, что не может быть понято. Разум заключается не в способности к познанию, а в способности различить познаваемое от непознаваемого, признать наличие непознаваемого, причём непознаваемого очень разное. Непознаваемо зло, непознаваем и Бог. Непознаваема ненависть, непознаваема любовь.

Зло различно, по-разному и справляется человек с наличием зла. Страх перед злом неизвестным, но познаваемым, вполне приручается и гасится. Страшные сказки для детей, триллеры для взрослых, - отличный способ загнать зло туда, откуда оно неспособно помешать человеку быть добрым, любить, доверять и верить. Страшные сказки дают ответ на вопрос о происхождении зла (оно не от человека, оно иноприродно человеку, хотя и проникает в него) и о том, в чём предназначение человека перед лицом зла – не искать его, очерчивать его границы, разоблачать его, загоняя в его границы – очень небольшие, во всяком случае, куда меньшие, чем зло провозглашает, помнить, что главное зло в разъединении с другим, в лжи и насилии.

Так нельзя поступать со злом, которое в принципе не поддаётся познанию. Оно опаснее всякого прочего лукавства, как вирусы опаснее крокодилов. С этим злом не следует даже бороться, потому что оно не вовне, а внутри, и его уничтожить, не уничтожив себя. Обычное зло есть конечность тварного мира, противостоящая бесконечности внутри человека, пытающаяся сузить человека. Познание помогает понять, что мир бесконечен и уже этим соразмерен человеку.

Иное дело зло, которое внутри человека. Это конечность внутри самого человека, конечность, сопротивляющаяся бесконечности Творца, пытающаяся сплющить Бога и Его творение до плоскости, которую можно испачкать и разорвать.

Различие между злом от незнания, злом внешним и конечным, и злом от непознаваемости, внутренним, бесконечным есть различие между страшной сказкой и «Войной и миром» Толстого, между трёхмерным миром сказок Льюиса (и вообще любых сказок) и четырёхмерным миром романа Толкина (и вообще любого хорошего романа). Первое, простое конечное зло можно и нужно загонять в чулан, его можно и нужно сводить к нулю. С ним борется наука, политика, этика. Зло, не поддающееся познанию, конкурирующее не с конечным, а с бесконечным, иррациональное зло – нельзя даже пытаться познать.

Антисемитизм, например, как и любая национальная рознь, есть зло простое, которое можно и должно преодолеть. Страх перед таким злом преодолевается страхом изменить себе, страхом греха, боязнью утонуть в неведении. Незнание драматично, и эта драма заканчивается там, где начинается знание.

Человеконенавистничество – беспричинно вспыхивающееся в самом просвещённом человеке – есть зло, которое нельзя преодолеть, с которым придётся жить, хотя ему вовсе не обязательно служить. Страх перед таким злом преодолевается страхом изменить Богу, боязнью подменить Бога знанием – всегда ограниченным, всегда поверхностным, неполным. Знание трагично, и эта трагедия нигде не может быть закончена, но всюду должна быть покрыта любовью

Катастрофа это не тогда, когда человек нищает, потому что его многолетняя ложь разоблачена беспощадной рукой рынка. Катастрофа – не когда человек допиливает сук, на котором сидит - катастрофа, когда сук вполне крепкий, но человек на нем вешает ближнего. Катастрофа – не когда человек гибнет, а когда человек губит. Конечно, стыдно признаться, что настоящее зло – то, которое мы причиняем, а не то, которое случается с нами.

В рулетке поля заполнены числами от 1 до 36, сумма их составляет 666. Теоретически, подсказал мне один добрый математик, в рулетке шансы казино и игрока равны, то есть, ни казино в конечном счете ничего не выигрывает, ни игрок ничего не проигрывает. Но равновесие нарушается дополнительным условием: если выпадает "ноль", то все получает казино. Почему долгая игра оставляет в проигрыше игрока. Можно ли это истолковать так, что со злом можно недолго кокетничать, но избегать затягивания? Нет, конечно... Зло всюду - ноль.

Зло очевидно, Бог же неочевиден. Зло не нуждается в откровении - зло дано непосредственно, откровение же есть посредничество Бога между Собою и людьми.

Есть такие ситуации в бытии, где чем непонятнее, тем понятнее. И это касается как греха, так и добра. В этом смысле наивны не только люди, которые только и делают, что спрашивают, откуда в мире зло. Еще более наивны люди, которые не спрашивают, откуда в мире добро.

Зло любит устраивать лотерею - все, кто страдает гордыней, получают от сатаны красивый лотерейный билет, но не все выигрывают деньги или должность, а лишь немногие. Поэтому Бог и судит не дела, а намерения, как у праведных, так и у грешных, и каемся мы не только в содеянном грехе, но и в грехе мысленном, когда на дело либо энергии не хватило, либо Бог нам помешал согрешить.

Зло в принципе не поддается определению и жаждет определения, чтобы приобрести видимость бытия. Если "определить" прелюбодеяние, оно станет чуть более респектабельным. Если "определить" аборт как защиту прав женщины, то он станет допустимым. Война похожа на аборт - она защищает права не того, кто в этом более всего нуждается. Равновесия, симметрии не бывает, и этика занимается именно взвешиванием неравновесного и гармонизацией ассиметричного. Простой пример: опытный шахматист даёт "фору" неопытному. Сложный пример: права меньшинств следует защищать усерднее, чем права большинства. (В России до сих пор этого не понимают). Один из самых сложных вопросов: "кто". Кто входит в ту или иную общность. Возможно, есть общность людей, которые морально обязаны бороться с иракцами, прибегающими к насилию. Однако, европейцы и американцы в эту общность никоим образом не входят. Это внутренняя проблема Ирака. Безусловно, есть "террористы" - но Ирак и Афганистан как целое в эту общность не входили никогда, и в этом смысл вторжение в них США было и остаётся аморальным и иррациональным поступком. Мотивы вторжения характерно противоречивы. Это и месть за погибших (но с моральной точки зрения это глубоко неверный мотив). Это и "защита", "обеспечение безопасности" от будущих угроз - менее гнилой, но всё же гнилой мотив, потому что он в принципе не предусматривает каких-либо ограничений в насилии. Это и "распространение демократии", попытка "воспитать", "цивилизовать" и т.п. с использованием вооруженной силы.

Почему так много немотивированного зла и почти нет немотивированного добра? Может быть, это хорошо (добро встроено в причинно-следственные связи, в отличие от зла), но не слишком хорошо то, что мало спонтанного добра, когда сердце опережает интеллект.

Сергей Ряховский, один из лидеров российских пятидестяников, 2007 год:

"В перечне основных прав человека, сформулированных в 1948 г. Генеральной ассамблеей ООН в документе "Всеобщая декларация прав человека", отсутствует такое понятие, как право на порок и нравственное преступление".

Право на порок не упоминается в Декларации прав человека, утверждённой ООН, потому что оно есть в Декларации прав человека, утверждённой Создателем.

Симона Вайль писала о том, что добро бесконечно свежо и красиво, зло же скучно и безотрадно, однако лишь в реальности. Когда же человек фантазирует, добро кажется ему скучным и вялым, зло - разнообразным и занимательным. Так проявляется то, что и есть грехопадение: прикосновение к свободной природе добра и рабской сущности зла. Добро от этого прикосновения отпрыгивает прочь, зло же начинает ластиться к человеку. Грехопадение произошло намного раньше того, как люди "надкусили" плод - в момент, когда им показалось, что плод интереснее Бога. "Сущность зла" - конечно, нелепость, у зла сущности нет. Оно может быть красивым только в фантазии человека. Добро же красиво само по себе. Для фантазии добро некрасиво именно потому, что добро создано не для фантазии, а для проживания.

Зло обычно - обычное дело. Это часть того мрака, который в этом мире считается светом. Мы еще не вполне понимаем, как все мрачно, потому что сравнивать не с чем. А вот когда сталкиваешься с ним, Светом, происходит странная штука: мрак становится яснее. Он продолжает быть, он чернее прежнего, но его теперь можно даже полюбить, как может же нравиться черный панбархат. Когда сталкиваешься с настоящей любовью, с настоящей благодатью, то вопрос "что делать со злом" снимается: ну чего с ним что-то делать? разве "делают" что-то с умирающим? Плакать над ним надо разве что, но ведь как хорошо жить! Потом это благодатная одержимость любовью скукоживается - и вопрос о том, что делать со злом становится опять вполне практическим ровно настолько, насколько мы вернулись в распоряжение этого самого зла.

Эйнштейн на лекции по философии доказывает профессору, что зло фиктивно, а потому не следует считать Бога злым. Доказывает через сравнение: холод есть всего лишь условность, отсутствие тепла, так же и темнота.

Это, конечно, байка, прежде всего, потому что Эйнштейн понимал, что с точки зрения физики и холод, и тепло, и свет, и тьма - условны или, точнее, одинаково обозначают различные состояния материи.

Зло не есть лишь отсутствие добра, хотя отсутствие добра есть один из видов зла. Зло паразитирует на добре, но паразиты - реальность. На теле может быть фурункул, производный от процессов внутри тела, может быть и клоп, существо вполне независимое.

Это байка и по более веской причине: благость Творца не зависит от того, есть в мире зло или нет. Утверждение, что всякое дерево познаётся по плодам, следовательно, Творец мира зол, ибо среди плодов Его творчества есть зло, абсолютизирует относительное. Да, всякое дерево познаётся по плодам, но не всякое явление есть дерево. Творение соотносится с Творцом не как яблоко с яблоней. Во всяком случае, религиозный опыт и Откровение говорят о пропасти между творением и Творцом, об отсутствии между ними причинно-следственной связи. Вера и есть знание о том, что не всё в мире описывается как причина и следствие. Впрочем, не обязательно быть верующим, чтобы оставлять вероятность того, что наши представления о причинно-следственных связях неполны, неточны и, возможно, неверны. Более того: наука (метод Декарта) начинается именно с предположения, что наши знания основаны на фиктивном, неверном описании причинно-следственных связей.

Зло есть реальность, отрицать это или сводить эту реальность к отсутствию добра, означает впадать в ханжество или наигранный оптимизм. В этом трагедия зла. В этом загадка ада - зло представляется невозможным просто стереть с доски мироздания, как стирают надпись мелом. Если бы Бог сделал существующее несуществующим, Он стал бы убийцей. Ни справедливость Божия, ни милосердие Божие не подразумевают истребления зла. Они подразумевают победу добра, - колоссальная разница.

* * *

Бог терпит зло, причиняемое другим, как это делают и люди. Однако, человек подобен Богу не тем, что способен подлаживаться под палачей и деспотов, не тем, что делает добро дурным людям и дурно обращается с добрыми, не тем, что проходит мимо несправедливо обиженных, призывая их конструктивно терпеть. Бог терпит зло, которое Он точно может прекратить – человек терпит зло, которое он, вполне возможно, прекратить не в силах. Богу хорошо – Он бессмертный, а нам-то каково рисковать единственной жизнью?

Собственно, в вопросе о зле обнаруживается не богоподобие человека, а его бесподобность. Зло – не Божья собственность, а человеческая, но человек ставит вопрос так, словно человек – божья коровка, случайно попавшая под поезд, а Бог – отец сатаны, не усмотревший за сыном. Что Сын Божий – не сатана, мягко говоря, это как-то стушёвывается.

Бог не подлец, потому что терпит зло не избирательно – а человек всегда выбирает, какое зло он будет терпеть, какое – нет. Бог терпит всё зло. Человек подлаживается – Бог улаживает.

Поскольку Бог улаживает всё зло, хочет спасти всех, постольку Он работает медленно.

Понять, что история есть история спасения от зла Богом, теоретически очень трудно – как муравью трудно понять, что солнце вращается вокруг земли.

Веровать? Верить можно в Бога, но в Его дела – как верить?

Единственный способ понять, что терпение Божие есть терпение мастера, который остерегается и поспешить, и промедлить, - присоединиться к Мастеру. Терпеть зло не пассивно, а активно, терпеть, потому что нельзя «победить» зло, не побеждая – не причиняя зла – злому. «Побеждать зло добром» - это ведь метафора. Добро не одерживает над злом победу, подобную военной. Добро лечит, добро творит, добро восполняет, делает это терпеливо, в отличие от ханжества и эгоизма, которые совершенствуются в терпеливом отказе что-либо делать.

«В начале не было зла, потому что и теперь нет его во святых, и для них вовсе не существует оно» (Афанасий Александрийский, 1, 127). Зло – порождение человеческой фантазии, и первое зло – идолы. Только не надо путать зло с болью. Боль превращается в зло, когда человек использует боль для власти («вразумления») другого человека. Если не причинять боли другому, не будешь думать, что твоя боль – от Бога. Боль есть просто боль. Бог разделяет нашу боль, но не посылает её. «Святые» для Афанасия – просто верующие. Вера спасает от зла не тем, что ставит дамбу: зло не хлещет на верующего, а топит неверующего. Вера спасает реальнее: зла, действительно, нет, есть лишь недостаток любви, который верующий восполняет собой.

Зло беспричинно. Поэтому "не лги" без объяснения причин, а просто "не лги" - лгать нет причин. То, что человек считает причиной зла - это самообман, иногда - чужой самообман, который мы делаем и собственным. Поэтому "спасение" есть не борьба со злом, а явление Истины, Пути и Жизни. Да, это явление окутывается паучьей сетью самообманов, но всё же Иисус - не муха, и Церковь никогда не вязнет в сети псевдоцерковности, хотя кое-кто, кое-где, увы... Но ведь и это самообман: "Ах, меня обманули плохие церковники, значит, Бога нет и я не могу быть в Церкви". Можем, слава Богу. Как если нам дадут вместо хлеба камень, мы не будем биться в истерике, а пойдем поищем хлеба. Вот и надо так хотеть истины, как ходим есть, а не как хотим мороженого.

Зло беспричинно - этим оно пытается имитировать добро. В мире есть причинно-следственные связи, они образуют материю, а есть беспричинно-следственные связи, ими жив человек, они суть любви.

Человек - образ Божий до тех пор, пока не пытается использовать зло, ссылаясь на то, что так и Бог делает. Бог не использует зло, и не случайно самое яркое оправдание Бога как умельца по части меньшего зла, зла исцеляющего и воспитующего, создал безбожник Вольтер. Когда верующий смиряется со злом, болезнью, страданием, то делает это не потому, что считает их исходящими от Бога, а потому что видит любовь и добро Божии в происходящем. "В происходящем" не означает "происходящее". Когда меня бьют, Бог не в кулаке, Бог в моем сердце. Поэтому бессердечен и безбожен бьющий. Поэтому "кара Божия" - миф, метафора, оксюморон, в общем, с больной головы на здоровую. Размечтались! Ты покарал, тебе и отвечать. Не ответит разве что тот, кто мечтает о Боге карающем, мечтает, потому что не умеет иначе утешиться, мечтает как рыдает, мечтает как корчится в судорогах.